Я молчал. Молчал и Аристотель. Немного спустя он подошел к столу и, взяв аппарат, стал его завертывать в целлофан.

— Подарка не забирают. Я знаю, — сказал он. — Но я все-таки должен забрать аппарат. Он не готов. Еще нужно потрудиться годик или два. Ты не сердись, Виктор. Через год или два я тебе верну его.

Он простился, забрал свой подарок и ушел. Обратно он его уже не принес. Через полгода он утонул, купаясь в Финском заливе в те холодные осенние дни, когда никто уже не купался.

Среди вещей, оставленных Аристотелем, не нашли аппарата, подаренного мне. Может, Аристотель не сумел его усовершенствовать и разбил в припадке разочарования и гнева? Как знать!

Как знать! Это любимое его выражение, выражение, похожее на него самого… Как знать!

Когда я рассказываю друзьям о встрече с самим собой и о посреднике этой встречи, исчезнувшем аппарате, я вижу на всех лицах недоверчивую улыбку. Все принимают это за плохо придуманный анекдот, за нелепую шутку. Иногда я сам начинаю сомневаться, что это было, мне начинает казаться, что это мне снилось, и сон, правда очень яркий сон, хочет выдать себя за действительность.

Но аппарат, по-видимому, все-таки существовал. Мне удалось напасть на его следы, рассматривая старые тетрадки Аристотеля. Я нашел и часть схемы будущего аппарата, набросанную на помятой кальке. А в одной из тетрадей я прочел такие слова:

«Надеюсь, что мне скоро удастся воспроизвести в пространстве и времени образ, возникший в воображении… Я много думал о своем приятеле Викторе Воробьеве и представил его таким, каким он будет через тридцать лет. Я мысленно воспроизвел всю обстановку, как на картине, и больше того — как в психологическом романе. Но можно ли отражение (а образ все же только отражение действительности) перенести в другой план, как бы в план самого бытия? Еще Гоголь в своей философской повести «Портрет» осудил попытку с помощью изображения продлить существование самой личности. Передо мной стоят совсем другие задачи. Современный человек, человек начала XXI столетия, находится в совсем иных взаимоотношениях с пространством и временем, чем его предки. Он заглянул в далекие уголку Вселенной, он освоил околосолнечное пространство, он послал в космос корабли за пределы досягаемого, с помощью ультрамикроскопа он подчинил себе бесконечно малое, увеличив его до размеров, воспринимаемых глазом. Не пора ли дать возможность каждому встретиться с самим собой? Время процесс необратимый? Да, но он необратим для самой природы. Человек же с помощью современной науки может и необратимые явления сделать обратимыми, вернуть время вспять? В какой-то мере — да! Я хочу создать аппарат, фотографирующий будущее…»

Запись прерывалась на самом интересном для меня месте.

В другой тетрадке были записи, посвященные истории и философии портрета. Они перемежались с формулами и размышлениями о физике элементарных частиц.

«Портрет Тициана, — писал Аристотель, — дает человека в единстве с его историей и биографией, с его характером, но Тициан смотрит как бы от настоящего в прошлое… Еще не существовало портрета, в котором перемещение во времени давало бы возможность художнику осуществить встречу настоящего с будущим, будущего с прошлым. Кто создал тот узел, в котором соединились бы все направления времени?»

«Сейчас, — писал он, — я занят изучением элементарных частиц, движущихся в обратном направлении времени. Еще в середине XX века физики Штюкельберг и Фейнман своими исследованиями показали, что отрицательно заряженный электрон движется в направлении времени, противоположном нашему. В начале XXI века физик экспериментатор Алексей Рыбкин открыл частицы, несущиеся из будущего в прошлое. Очень возможно, что существуют галактика и населенные миры, где высшие разумные существа управляют временем…»

Дальше шли формулы и вычисления, в которых я — не математик — не умел разобраться.

Я посвятил целые два года изучению работ Аристотеля, поискам его записок, писем, чертежей и замыслов. Затем я это все сдал в архив истории науки и техники. Мне так и не дано было узнать физическую сущность того необыкновенного эксперимента, в результате которого мне однажды удалось встретиться с самим собой, как ни странно звучат эти словца. Да, с самим собой. Был ли то лишь образ человека, перенесенного в будущее, реализация образа, возникшего в психике Аристотеля, или нечто большее?

Изучение Аристотелем элементарных частиц, двигающихся в обратном направлении времени, может быть, действительно привело исследования в конце концов к результатам, ставившим в тупик человеческую логику и весь тысячелетний опыт? Как знать! Часто мне вспоминается старик, глядящий на меня как бы из зеркала времени с таким видом, словно для него я был всего только отражением, вписанным в неподвижный фон фотографической карточки. Мне вспоминаются и слова, сказанные им тихо и задумчиво:

— Виктор, ты узнаешь себя? Я — это ты. Мне хотелось бы поговорить с тобой, но между нами время. Разве ты не ощущаешь силу его?

Он не успел ничего добавить. Аристотель выключил аппарат. Аристотель сделал это поспешно, словно боясь, что сейчас случится катастрофа… А затем, в течение многих дней, встречаясь со мной, он избегал говорить на эту тему, делая вид, что не слышит моих вопросов. И только однажды, на лестнице общежития возле открытой двери лифта, когда я грубо схватил его за руку и настойчиво спросил: «Было это или только кажется мне?» он ответил тихо: «Было».

Не выпуская его руки, я почти крикнул:

— Так что же такое было, черт подери? Изображение или сама действительность?

— А может, то и другое, — сказал он спокойно.

— Не может быть!

— Как знать, — сказал он и высвободил свою руку. Дверь лифта громко захлопнулась за ним. Пространство переместилось. Лифт унес его от меня. Это была наша последняя встреча.

Вадим Шефнер

КРУГЛАЯ ТАЙНА

Маловероятная история

В этот июньский день Ю.Лесовалов стоял под придорожной сосной, укрываясь от ливня и поджидая загородный автобус. Шоссе здесь шло под уклон, и по асфальту бежал плоский поток, густо неся лесной сор — мелкие веточки, чешуйки шишек, желтые двойные иглы. Казалось, все шоссе движется, как конвейерная лента. А наверху шло деловое новоселье лета. Там спешно мыли стекла, проливая на землю потоки воды; там с грохотом передвигали невидимую людям мебель; там стопудовым молотом вбивали в незримую стену незримые гвозди; там, завершая строительные недоделки, сверхурочно работали небесные электросварщики. Небо ходило ходуном, гремело, полыхало.

Во время грозы стоять под деревьями опасно, но Ю.Лесовалов не думал об этом. Он размышлял о том, как бы получше написать очерк и как бы поинтереснее его озаглавить: «Так поступают честные люди» или: «Иначе он поступить не мог». А если так: «Благородный возвращатель»? Это уже неплохо!

Дело в том, что недавно в редакцию пришло письмо, где довольно бессвязно сообщалось, что ночной сторож одного ленинградского клуба, обходя помещение, обнаружил забытый портфель, в котором находилось 10 тысяч рублей. Деньги, как выяснилось в дальнейшем, были забыты в кинозале кассиром Перичко Д.М.Кассир спохватился только на следующее утро и кинулся в клуб, где застал сторожа Н. Лесовалова, сообщившего ему, что обнаруженная находка сдана им в ближайшее отделение Госбанка в целости и сохранности. Письмо было написано и подписано Бакшеевой М.И., делопроизводителем клуба.

Завотделом Савейков решил послать на место происшествия начинающего журналиста Ю.Лесовалова, чтобы тот дал материал о честном ночном стороже. «Тем более он ваш однофамилец, добавил Савейков. — Это даже интересно: Лесовалов о Лесовалове».

— Только не Лесовалов о Лесовалове, а Анаконда о Лесовалове, — решительно поправил его Юрий. Ему не очень нравилась его фамилия, и он избрал себе творческий псевдоним. Впрочем, статей и заметок под этой экзотической подписью в газете еще не появлялось: все материалы, которые сдавал Юрий, были слабоваты. Подозревали, что у него нет таланта. И это задание было решающим. Если очерк будет так же плох, как и предыдущие, Ю.Лесовалова отчислят.